Они — герои нашего времени, которые невзирая на стереотипы и скептицизм со стороны общественности спасают самые уязвимые детали экстерьера старого фонда — столярные заполнения. Проект «Двери с помоек», появившийся в июне 2019 года как общественная инициатива нескольких молодых ребят, уже обзавёлся собственной мастерской, тремя складами, клиентской базой, наёмными рабочими и успешно выполненными кейсами по восстановлению исторических окон и дверей. ГП поговорил с организаторами проекта Валей, Сашей и Андреем и выяснил, легко ли вывозить выброшенные двери, можно ли восстанавливать историческое наследие, если нет опыта, и что за ценности за всем этим стоят.

Тёплый летний вечер, Курляндская улица, бывший пивоваренный завод Степана Разина. Через дорогу в одном из старых цехов современная крафтовая пивоварня AF Brew. Навстречу спускается короткостриженная девушка без макияжа в рабочей одежде и невозмутимо проводит внутрь своей мастерской. Проходим вдоль старых кирпичных стен, по пути Валя (так зовут одну из основательниц проекта) рассказывает, что сейчас здесь постоянно проходят ремонтно-строительные работы, и многое целенаправленно уничтожается. Зародившись в конце 18-го века, жизнь на заводе так и не останавливалась: сейчас он как и большинство других представителей серого пояса заселён многочисленными арендаторами. По пути Валя смотрит, не изменилось ли что-то ещё.

Заходим в мастерскую. На первый взгляд она кажется совсем маленькой, но это видимость — по периметру кроме небольшого пространства у входа все заставлено «пациентами», которые ждут своей помощи. Помещение условно зонировано на три части: прихожая — вешалки для одежды, «обеденный» уголок — маленький стол и табурет, рабочее пространство — прямоугольный вытянутый стол в центре и стеллажи по периметру вперемешку с находками. В мастерской Валя, Саша — ещё один соорганизатор проекта и Катя — девушка, которая в «Двери с помоек» пришла уже как наёмный сотрудник. Она с интересом слушает нашу беседу, не отрываясь при этом от работы, которую делает с видимым удовольствием. Чуть позже присоединяется третий участник коллектива — Андрей.

Ваш проект существует уже около года, и многие СМИ писали о нем осенью 2019-го. В основном информация везде примерно одинаковая: в чем суть, сколько успели спасти, как монетизируете свою деятельность. При этом ни слова о вас самих, как вы пришли к теме сохранения наследия, почему стали заниматься этим. Как случилось, что именно вы продвинулись дальше слов и приступили к делу, в отличие от множества сочувствующих? Расскажите немного о себе, где выросли, это Санкт-Петербург или другой город? Чем занимались до проекта?

Валя: я родилась в Узбекистане, в г. Фергана. Когда мне было примерно 4 месяца, вся семья переехала в Ленинградскую область, город Кириши. В Петербург я попала, начав учиться — в 2012 году. Конечно, до этого бывала здесь вместе с родителями, но в основном в новых районах, поэтому до 18 лет города как такого я не знала. Затем началась учёба — четыре года интеллектуального напряжения (училась в ЛЭТИ на инженера) и решения бытовых вопросов, которые не оставляли времени на изучение пространства вокруг себя. Я тогда ездила с Лесной на Петроградскую, и знала только этот маршрут.

Саша: родился в маленьком городе Новоузенске на границе с Казахстаном. Приехал в Питер поступать в академию Штиглица на средовой дизайн. Всю жизнь увлекался краеведением, историей и архитектурой — в контексте комфортных условий для человеческой жизни. Моей дипломной работой была разработка визит-центра национального парка «Калевальский» в Карелии. Сейчас мне всё ещё хочется заниматься подобным проектированием — больше, чем городским. Меня вдохновляло разрабатывать проект, органично вписывающийся в природную среду, которым впоследствии будут пользоваться многочисленные туристы. Кстати, кроме «дверей с помоек» занимаюсь культурным центром в селе Лох Саратовской области, ставшим своеобразной меккой для туристов.

Андрей: я вырос в г. Котласе Архангельской области. Из исторического там только две дореволюционных церквушки, железнодорожное депо и несколько деревянных обычных домиков. Все остальное — рядовая советская застройка, глазу зацепиться не за что. По образованию я инженер, до проекта занимался программированием на фрилансе.

 

То, что любовь к Петербургу и его ценностям собрала таких разных по интересам и бэкграунду людей, действительно воодушевляет. Получается, все вы росли не в дореволюционных домах. Когда впервые возник интерес к уходящей натуре и понимание, что её нужно спасать? Сами живёте в старом фонде?

Валя: пару лет назад. Раньше работала продюсером фото и видеосъемок, занималась SMM. В сущности я всегда интересовалась различной стариной, меня вдохновляет мысль, что дома в Петербурге имеют столетнюю историю, и там жили известные и не очень люди, происходили события разной степени значимости. Так как я выросла в советском городе, то меня интригуют и захватывают места с историей. В детстве педагог по рисунку способствовала развитию чувства вкуса и интереса к различным древностям и археологии. После учёбы я стала жить в хрущёвке, но всегда восхищалась интерьером коммунальной квартиры на Конной улице, в которой жила моя подруга. Тогда возникла мысль: «я тоже так хочу», начала следить за краеведческими блогами. С подругой мы часто ходили по парадным, у меня перехватывало дыхание от всей этой красоты и от того, в каком она состоянии. Затем стала обращать внимание на выброшенные двери и окна — абсолютно не понимала, что с этим делать, куда звонить, кому кричать. Отмечать на фото с такими находками популярных блогеров не помогло: они либо делали репост, либо просто игнорировали. Проблемой дверей и окон в городе не занимался никто. Наши пути с ребятами пересеклись благодаря фестивалю «Том Сойер Фест», где мы вцепились друг в друга и решили делать собственный проект.

Андрей: сейчас снимаю комнату в историческом доме. Интерес к истории у меня был с детства, лет с 13. Архитектурой начал увлекаться только после переезда в Петербург (в детстве никуда не ездил и ничего не видел). Петербург настолько меня впечатлил, что я открыл для себя такие неведомые для провинциала понятия как «любимый район», «любимая улица, парк, дом». К маленьким советским городам так относиться сложно, многие коренные петербуржцы не замечают, как многое город им дает.

Саша: интерес к уходящей натуре возник с детства, а её спасение уже в крови. Не могу пройти мимо «заброса» или помойки и не спасти от уничтожения интересную вещь, особенно если она дореволюционная. В родном городе с отцом спасли целый комод, из Саратова увезли красивый буфет, прихватив впридачу пару венских стульев конца 19 века. Дома уже скопилась целая коллекция: от керамики до сундуков и буфетов. Что касается жилья, после учёбы я год жил в Стрельне — поближе к природе. Затем нашёл работу в столярной мастерской у Парунова, и вынужден был переехать в центр. Здесь вся жизнь изменилась. До сих пор не понимаю, как я столько лет жил в Питере, но не видел город, какой его видно изнутри кварталов Достоевкого. Совершенно другой ракурс.

С генезисом любви к старому фонду разобрались. У каждого из вас своя причина, побудившая заняться активным собирательством. Где ваши интересы пересеклись? Как в итоге возник проект?

Валя: как я уже сказала, мы все познакомились, будучи участниками ТСФ. Идея возникла спонтанно, как ответ на происходящий в городе беспредел: на улицу постоянно выбрасывались исторические элементы старого фонда, а что с этим делать было не ясно. В итоге мы начали просто собирать их. Поначалу складывали в доме Снопова, восстановлением которого и занимались. В какой-то момент находок стало так много, что нужно было снимать склад. Примерно в то же время появились первые заказы и реформировался состав — изначально организаторов было пятеро.

То есть все произошло спонтанно. Случай, когда нужные люди оказались в нужном месте в нужное время. Сложно представить, сколько элементов старого фонда — дверей, оконных рам, фурнитуры, досок — выбрасывается на улицу каждый день. Все ли получается забирать? Какие критерии отбора? Сколько времени проходит между получением «заявки» и вывозом?

Андрей: конечно, забирать получается не все. Мы между собой оцениваем собранное примерно в 50 процентов от выбрасываемого. Это очень приблизительно — наверняка ещё меньше, просто утешаем себя. Критериев для отбора нет: не берём только советское, и то не всегда. Все ситуативно. Так как наши помещения и ресурсы ограничены, то в рейды мы ездим раз или два в неделю. Можно сказать, что  между заявкой и вывозом проходит две недели, но бывает и меньше.

Саша: я думаю, что забирать получается процентов 30-40. Демонтажи — особенно в летний сезон — проходят чуть ли не каждую неделю. Отследить всё нереально. Где-то «помоечный» чат помогает (телеграм-канал Rubbish Watchers, созданный для оперативного обмена информацией о находках — прим. ред.), где-то жители скидывают координаты, иногда находим сами, некоторые звонят и сразу предупреждают: «заберите пожалуйста, завтра рабочие выкинут на помойку!». Но мы не можем всё спасти, у нас нет складов масштаба стадионов.

До проекта у каждого из вас была работа, свой план на жизнь, перспективы. Что изменилось с появлением «дверей с помоек»? Страшно было бросать все и вкладывать силы сюда?

Андрей: жизнь изменилась кардинально. Раньше был фриланс дома, в уютном жилом квартале далеко от центра. Объем работы был опционален, а труд — исключительно интеллектуальный. Размеренность и комфорт. Сейчас мы как роботы работаем в режиме 24/7. У меня нет страха, мы занимаемся хорошим делом, и я уверен, что мы сможем донести до людей мысль о сохранении наследия, о значении деталей, о необходимости заботы о доме — о том, что зона ответственности жителя не ограничивается стенами его квартиры.

Валя: моя жизнь тоже изменилась радикально. Так как нагрузка на проекте была колоссальная, и мы с Андреем месяца два работали вдвоём (период, когда Саша ещё не ушёл с прежнего места работы реставратором в мастерской Парунова — прим. ред.), то в какой-то момент мне пришлось оставить продюсирование. Появились новые друзья, вместо хрущёвки комната в старом фонде на Петроградской стороне. Я не сижу в интернете и не смотрю сериалы: все моё время уходит на чтение и анализ специализированной литературы. Времени на что-то другое не остаётся. Были сомнения — это шажок в неизвестность без каких-либо гарантий успеха. Был страх, но я просто брала и делала. «По ходу разберёмся» — мой девиз на последний год. Даже если ты будешь все детально планировать, что-нибудь обязательно пойдёт не так. Каждый день — это русская рулетка, случается масса всего интересного, и мне нравится так жить. Сейчас я действительно на своём месте. Это переменное ощущение, потому что происходит столько сносов и демонтажей, что иногда настигает уныние, и я задаюсь вопросами: зачем я это делаю, никому это не нужно. Но потом случается что-то хорошее — приходит заинтересованный заказчик или встречаются вдохновляющие люди, за которыми хочется идти. Несмотря на эмоциональные волны, я рада таким переменам.

Саша: у меня тоже многое изменилось. Сферу деятельности я кардинально не менял — это было мне по душе всегда. Сейчас живу в коммуналке, новостройки больше на дух не переношу, если это только не малоэтажное строительство с зелёным двором и благоустройством.

Вы не раз упоминали, что проект отнимает все силы и время, при этом охватить весь фронт списанного на свалку не представляется возможным. Планируете набирать волонтёров? Организовать небольшие воркшопы, мастер-классы, чтобы человек у себя дома смог повторить то же, что и вы?

Андрей: волонтёрская помощь — это здорово, но она неквалифицированная, и есть шанс наткнуться на людей, которые испортят, а не сделают лучше.

Валя: с волонтёров нет спросу, мы не можем обязать их делать что-то определенным образом. Случалось, что приходили люди, считавшие, что знают и умеют лучше нас, но это было не так. В какой-то момент мы набрали работников на ставку, и сейчас у нас есть три сотрудника, которые нам помогают.

В таком случае вы могли бы набирать волонтёров среди студентов — будущих профессионалов в области сохранения наследия (историков, реставраторов, музеологов), которым нужна практика и понимание того, чем они будут заниматься. Можно связываться с ними через преподавателей ВУЗов.

Андрей: идея хорошая, мы подумаем об этом.

Валя: на счёт мастер-классов — у нас пока не хватает опыта и знаний, чтобы их проводить. В будущем возможно, когда мы немного подрастём.

А планы по развитию? Масштабирование, как с ТСФ?

Валя: планов никаких не строим. Конечно, хотелось бы заниматься этим не только в Питере, но это очень трудно, и, возможно, мы до этого не дойдём. Мне не все равно, что происходит в Нижнем Новгороде, в Кимрах, во Владивостоке — там, кстати, тоже есть наследие (смеётся — прим. ред.). Я это люблю, и очень хотелось бы все сохранить. Не только окна и двери, но целые здания, интерьеры — все. Что будет, то будет. Мы только радуемся и благодарим жизнь за то, что она подкидывает столько ситуаций, которые нас закаливают.

Самый важный вопрос мы решили приберечь напоследок. Часто памятники и их отдельные элементы уничтожаются из-за равнодушия и отсутствия интереса к наследию. Причем на практике иногда выясняется, что сочувствующих гораздо больше, чем кажется. Что вы можете посоветовать тем, кто хочет спасать наследие, но не знает, с чего начать?

Валя: подняться с дивана, перестать охать в интернете и попытаться реально что-то делать. Например, не просто репост, а жалоба в КГИОП, Министерство культуры, судебные тяжбы. Если ты можешь работать с деревом, то почему бы не попытаться сделать у себя дома, в квартире, в городе, у соседей. Я вижу массу людей, которые сочувствуют наследию, но в то же время они не готовы ничего делать. Люди боятся, что не будет успеха, но самое главное здесь — начать, можно двигаться маленькими шагами. Все же знают, что под лежачий камень вода не течёт. Не попробовав, не узнаешь, получится или нет. У нас было очень много неудач. И будут. Мы на них не зацикливаемся, а смотрим вперёд.

Марина Селезнева