Дом Лялевича: беспомощный великан

В нашем городе множество зданий, нужных только градозащитникам. Но случай с домом Лялевича можно назвать вопиющим. Громадный дом – доминанта целого квартала, являет собой кричащий пример бесхозяйственности городской власти. Он пустует уже несколько лет, а десятки тысяч петербуржцев ютятся в коммуналках.

Дом Лялевича — № 39 по улице Розенштейна (бывшей Лейхтенбергской) – «дитя» самого начала прошлого века (1902 – 1904 годы постройки). Его невозможно упустить из виду. Этот огромный дом виден издалека, с двух сторон: двумя фасадами он выходит на улицу Розенштейна и на полотно стремительно исчезающей с карты города Варшавской железной дороги (это угловой участок). Вот-вот от неё останется ничего: демонтируют последний путь, и это место окончательно превратится в «мёртвую зону». Дом больше не услышит стука вагонных колёс под окнами, к которому так привык.

Шлагбаум на фоне дома. Скоро этого вида не будет.

По улице дом имеет пять этажей, а вдоль ветки он шестиэтажный. Это маленькая хитрость: так соблюдалось правило, коим предписывалось, что высота постройки не должна превышать ширину улицы. Имеет несколько «крыльев» — в целом по форме напоминает букву «е». По стилю это уже модерн, и модерн строгий, величавый. Несмотря на отсутствие внешней декоративной отделки, силуэт этого дома выразителен и мгновенно узнаваем. Композиционный центр — мощный объём с двумя «сторожевыми башнями», в который «вливаются» корпуса. Здесь архитектор Мариан Лялевич смотрел вперёд, в будущее и «предугадал» эстетику конструктивизма. Это не просто дом, это – дом-комплекс, фактически будущая коммуна. В строительстве уже применены металлические двутавровые балки и модный в то время бетон. В здании уже стоят лифты. Стены не просто широки. Они бронебойны. Ещё один факт того, что зодчий оказался провидцем. Он словно увидел будущее дома на век вперёд, зловещую пляску огня в чёрных окнах, и вложил в своё творение такой запас прочности, что дом стоит, несмотря на десятки, казалось бы, губительных пожаров. Одним словом, Лялевич – гений. И дом его построен на века.

Один из фасадов «дома-комплекса».

«Стройка была громадной. Четыре года работы, кирпич с десяти заводов. «Сюда приезжали кирпичи с заводов Сазонова, Евментьева, Стрелина, Поршнева, Беляевой, Зарудной, Вейса. Каждый день приезжали всё новые и новые телеги, доверху нагруженные кирпичом, а материала все равно было мало. Тогда поставщиками стали ещё три завода – «Пелла», «Мга» и «Тосна». Был привезён немецкий печной кирпич. В то же время была доставлена восхитительной красоты плитка. С завода Сан-Галли на Лиговском проспекте привозились голландские печи», — рассказывает исследователь улиц Шкапина и Розенштейна, градозащитник, «страж дома Лялевича» Игорь Ланкинен.

Фасады протяжённы, но не монотонны. Их оживляют лопатки, ризалиты с фронтонами, прорезанными трёхчастными окнами, небольшими башенками, горизонтальными тягами, арочными нишами, образующими галерею. Дом зрительно стремится вверх, в облака, лежащие на шпилях башен. Монументальность и лёгкость визуального восприятия сочетаются оптимально: архитектор блестяще выполнил свою задачу. Бесспорно, сейчас он является местной доминантой.

Детали фасада дома Лялевича.

Внутри тоже не всё так просто. Эклектического шика, конечно же, нет, но здесь и не должно быть. Дом не менее интересен своими причудливыми сочетаниями плавных линий и углов – парадоксальным, ломающем стереотипы сочетанием несочетаемого. Это и сочетание просто поражает: войдя внутрь, мы видим изумительные своды (порой как в готическом соборе – да, здесь есть некоторое влияние готики), многоугольные комнаты, одна из которых выходит своим окном в узкий световой дворик-колодец. Сохранились и печи (правда, изразцовые уже украдены), и лепные розетки. Дом Лялевича, несмотря на своё плачевное состояние (ещё и поэтому его нельзя не заметить – на фасадах нет ни одного не выгоревшего окна) имеет романтический вид и рыже-чёрным флагом реет на ветру, рвётся ввысь. К чему призывает этот флаг? В сегодняшней ситуации это – знамя бедствия. Дом буквально кричит о своём спасении.

Сохранившаяся лепная розетка.

Поразительно, что стоит этот величавый великан в «простой», бедной части города, на рабочей окраине, и был возведён как доходный. Заказчиком строительства, по имеющимся данным, был некий Абрам Юдович Эненнберг (о роде его занятий ничего не сказано). Правда, уже в 1905 году он продал домовладение, и оно перешло к графине Софье Владимировне Гендриковой. Последней владелицей дома была генеральша Варвара Степановна Манжелей. Итак, за 13 лет дореволюционной истории – три хозяина. Вся эта череда смены владельцев привела к тому, что современные исследователи называют этот дом не по имени владельца, а по фамилии архитектора: это не дом Энненберга, а дом Лялевича.

О зодчем стоит поговорить особо. Придумал этого великана Мариан Станиславович Лялевич – польский архитектор, работавший и в России и многогранный специалист. «Золотой» выпускник Высшего художественного училища Императорской Академии художеств, профессор, преподаватель Высших Женских Политехнических курсов, председатель Петербургского общества архитекторов и Общества архитекторов-художников (и это только в России). Кстати, можно сказать, что он – коллега современных членов ВООПИиК: С 1930 года работал в Обществе по защите памятников старины.

Как практик, Мариан Станиславович тоже немало послужил нашему городу. Он — автор дома Мертенса, кинотеатра «Паризиана» и здания Сибирского торгового банка на Невском, дома Перцова на Лиговке. Мы могли бы любоваться мечетью, построенной по его эскизам: работа была одной из трёх лучших, но комиссия почему-то выбрала другой проект. Могли бы мы и переходить Фонтанку по Египетскому мосту «от Лялевича», однако, в строительство «вмешалась», полностью его остановив, первая мировая война. Второй войны профессор уже не пережил – погиб (или был казнён) у себя на Родине, в Польше, во время Варшавского восстания в 1944-м.

Но все эти заслуги были потом. Дом на Розенштейна уникален тем, что является самой первой постройкой мастера. Здесь, на тогда ещё Лехйтенбергской, зодчий ещё юн и полон романтических планов, которые, как в зеркале, отразились в облике первой воплощённой в камне работы. Зеркало это позволяет заглянуть и в самый конец жизни: дом стоит, как архитектор перед казнью. Смело и гордо смотрит в глаза тем, кто посягает на него, упрямо держится на пронизывающем ветру. Дом Мертенса и «Паризиана» далеко. Здесь – рабочая окраина. И проживают в доме, конечно же, люди не княжеского сословия. Тогда домовладельцы, сдававшие жильё внаём, не думали об экологии. Они размышляли о комфорте. Вокруг – такие же «доходники», стоящие рядом с предприятиями. И работяге с «Треугольника» или любого другого завода просто удобно перейти дорогу и быстро попасть в свой цех, не пользуясь транспортом, а вечером «донести ноги» до дома. Так что, революция немногое изменила в доме Лялевича. Только бывшие наёмные квартиры стали коммунальными, да, как и везде, новых «картонных» перегородок понаставили. Советского капремонта дом не проходил, война его практически не тронула – гигант устоял. Кто бы мог подумать, что в мирное время, и отнюдь не на старости лет (вековой возраст для дома по европейским меркам – молодой) он окажется беспомощным?

Дом со стороны железной дороги.

Так и простоял почти век – служил людям верой-правдой. Однако, власть города приготовила ему страшный подарок на вековой юбилей. В бывший Везенбергский квартал (по старому названию улицы Шкапина) пришла чума. Не бубонная, но тоже страшная. Градостроительная. Сначала дома перестали ремонтировать (известно, что это – первый признак будущего расселения). Газеты начали настоящую травлю квартала: на полосах замелькали уничижительные «эпитеты»: «чрево», «клоповник», «шкапятник». Попутно писали, что дома «непригодны для проживания» (тут же появились соответствующие заключения). Факты летели, как картечь: миру открылось, что квартал стоит в санитарных зонах нескольких предприятий и железной дороги. Травля началась внезапно и дыба удивительно многоголосой и слаженной. Помню, как сама боролась с опасной инфотенденцией, но это была борьба пехотинца против танка: один независимый журналист не мог сделать ничего с десятками проплаченных. «Керосина в огонь подлили» и кинематографисты-немцы. В сентябре 2003-го на улице Шкапина снимали сцены немецкого фильма «Der Untergang» («Падение»), выпущенного в русский прокат как «Бункер». Запущенные, уже полурасселённые дома стали идеальными декорациями для Германии военных времён. Здесь осталось только повесить немецкие вывески, поставить противотанковые ежи, завезти военную технику и принести кинокамеры. После этого инфоатака в разы усилилась.

Кадр из фильма «Der Untergang» (стоп-кадр)

Было ясно, что травля эта неспроста и ведётся по чьёму-то заказу. Причём, заказчик-то непрост, если может оплатить информационную кампанию такого масштаба. И вскоре имя его выяснилось: Олег Дерипаска. Богач, олигарх, положивший глаз на громадный участок для своей дочерней компании ООО «Главстрой-СПб». Как выяснилось, богач хочет строить здесь жильё (поначалу речь осторожно шла о каких-то бизнес-центрах, но конечные планы быстро выяснились). Какое, спаршивается, жильё? – Воскликнет читатель. – Здесь же «клоповник», «шкапятник», санзоны, товарные поезда под окнами и непригодная для жизни территория! Ещё недавно об этом наперебой кричали все газеты и телевидение!» Как выяснилось впоследствии, олигархам можно всё. Ради них предприятия можно вывезти, железную дорогу и целый комплекс её строений уничтожить, оставив «выжженное поле», санзоны снять, а целый исторический квартал модерна за авторством известных архитекторов, уничтожить. Вслед за «немецкими танками» сюда пришли экскаваторы. В 2006-м – 2008-м годах был осуществлён «ковровый снос»: 23 здания постройки известнейших архитекторов эпохи модерна: Зонна, Нагеля, Котенкова, были снесены на средства городского бюджета.

Снос домов Везенбергского квартала.

Устоял в этой «новой войне» единственный комплекс фабрики Клейбера и несколько домов. В числе которых и дом Лялевича.

На месте «поля» стремительно растёт новый жилой квартал. Спрашивается, зачем нужна была эта игра: сносить жилые дома для того, чтобы потом построить тоже жилые? Ответ прост: всё для олигархов. Раз – и стройный, целостный, гармоничный модерновый жилой квартал сменяет жилая же, но хаотичная, чужеродная, вставшая аж в створе Загородного проспекта застройка. Два – и сотни тысяч квадратных метров отнимаются у города, у некогда живших здесь простых людей под грядущую продажу. В то время, как районная очередь на жильё стоит с 1979 года.

«Поле выжженной земли» за вокзалом.

Наступление новой застройки.

Итак, дом Лялевича остался в числе немногих выдержавших самый массовый снос Петербурга нового века. Однако, это не дало уцелевшим строениям гарантии дальнейшего существования. В 2006-м году его признали аварийным, а в 2009-м (по бумагам) расселили. Дома на Шкапина также стремительно пустеют. Остатки исторического квартала добивают привычным способом: дома не законсервированы (не помогли письма, петиции и даже пикеты в адрес формально управляющей организации – ЗАО «Стилес»), в них живут бездомные, и главными новостями являются пожары. Они происходят здесь уже практически каждый день.

Особенно не везёт дому Лялевича. Его сжигают прямо-таки методично: иной раз пожары происходят одновременно в четырёх-пяти местах. Попутно поступают и иные вести. Одна хуже другой. Борющиеся за дом градозащитники, в числе которых – депутат городского парламента Алексей Ковалёв, ВООПИиК (во главе борьбы тогдашний председатель районного отделения Аля Деконская), «Живой город», а также автор этой публикации, получают ответы-отписки из различных городских ведомств. Отписки эти одна причудливее другой. Планы городского руководства меняются, как погода. Создаётся впечатление, что исполнительная власть попросту не знает, что делать с домом Лялевича, и раз за разом придумывает новые поводы для его уничтожения.

В 2012-м году дом вздумали отдать под паркинг. Для ценного исторического здания эта затея оказалась бы губительной, ибо в результате такого вмешательства от дома остался бы один фасад. Конечно же, это снос.

Тогда, в 2012-м, и началась активная фаза борьбы за дом Лялевича. В конце следующего, 2013-го, проект, к счастью, отменили. За дом вступается городской совет по сохранению культурного наследия, в который водят и градозащитники. Дом отстояли, но легче ему не стало. Суть ответов чиновников начала напоминать броуновское движение в умах.

Тогда вдруг начали писать про санзоны предприятий, которые, к тому времени уже не помешали вовсю строить в двух шагах новое жильё. Потом чиновники заявили, что этот громадный дом нужно снести потому, что он, дескать, попадает в санзону крошечной, построенной на сто лет позже бензоколонки. Так ушлый молодой сосед, въехавший в коммуналку, выживает из неё бабушку-блокадницу, несмотря на то, что старушка здесь родилась. Комитет по градостроительству и архитектуре пишет, что дом выходит за современные «красные линии», и его необходимо снести. Вдобавок планируется некое расширение улицы Розенштейна, но планы уходят в песок. Впечатление от разнообразия формулировок таково, что с домом уже не знают, что делать, лишь бы придумать повод под снос. Между строк казённых посланий читается досада, раздражение, отвращение к дому и полнейшее нежелание заняться его судьбой. Счёт возгораний в стенах дома Лялевича только по оперативным сводкам переходит уже за десяток.

Одна из отписок по зданию.

Рядом с домом стоит контейнер – сомнительные личности принимают в нём металлолом. Нетрудно догадаться, что сюда идёт последнее убранство дома – печи и балясины. Вдоль фасада тянется громадная строительная свалка. Градозащита борется со всем этим, параллельно предпринимая шаги по решению судьбы самого здания.

Дому грозит снос. Положение осложняется тем, что здание не только не является памятником, но и не входит в зоны охраны: по закону № 820-7 «О границах зон охраны…» целый кусок исторической застройки попросту выпал из этих зон. Об этом заговорила не только активистская градозащита, но и совет по культурному наследию: градозащитники в его составе встали за дом горой. И девять лет спустя депутаты исправили свою ошибку. Ошибку, едва не стоившую дому жизни. Согласно новой редакции закона дом Лялевича попадает в зону регулирования застройки: исчезает пресловутое «белое пятно» в законе. Однако, для большей гарантии спасения объекту необходим статус объекта культурного наследия – попросту памятника.

В 2015-м дом «выявили» сразу несколько активистов, но КГИОП «дал инициативе красный свет». Особо «нападал» на объект на тот момент уже бывший заместитель председателя этого комитета Борис Кириков. Об элементарной жалости к терпящей бедствие ценнейшей постройке выдающегося зодчего, участии в её судьбе не было и речи. Выпад Кирикова был просто жесток. Борис Михайлович называет этот дом не просто рядовым, а неудачным примером застройки, «неудачной пробой пера». «Это первая постройка выдающегося архитектора Лялевича, 1904 год. Она не то что неудачная, но примитивная, окраинная, там кубатуры много, а архитектуры мало» — так «известный любитель модерна» комментирует ситуацию одной из интернет-газет. Также эксперты ставили дому в упрёк его монументальность – именно то, чем объект, в первую-то очередь и примечателен. В «тяжёлой нравственной борьбе» зампред победил ценителя истории, и спасительный шанс в этой битве погиб.

Долгие «бои» за статус объекта культурного наследия шли на фоне инициативы районной администрации отремонтировать дом под нужды сотрудников ЖКХ. Градозащитники встретили эту идею с пониманием. Такое развитие событий вполне логично, ведь у дома Лялевича есть маленький секрет. Одно из его «крыльев» капитально отремонтировано. И приспособлено под общежитие для гастарбайтеров. Около этого крыла даже сидит охрана. Правда, для остальной (большей) части дома она бесполезна: после одного из пожаров, по словам сторожа, пришли некие не представившиеся «чиновники» и повелели отодвинуть будку так, чтобы из неё не был виден протяжённый фасад. Наличие у «аварийного» дома совершенно не аварийного крыла разом ставит аварийность под сомнение. И заставляет задуматься о ремонтопригодности.

После очередного пожара фасад с поста охраны не просматривается.

Правда, жильцы «мигрантской гостиницы» не приносят расселённой части дома добра. По словам активистов, защищающих здание, они часто ходят в соседнее расселённое крыло, складируют там мусор и старые матрасы. Мигранты говорят, что это «пожарная лестница», но всё складируемое в комнатах «добро» регулярно горит. Между жилой и нежилой частью – общая дверь. Она не заколочена. На лестнице горит свет – проводок тянется в «гостиничную» часть здания. Также в расселённой части имеется загадочная дверь. С наружной стороны на неё набиты гвозди. Что прячется за ней, особенно в контексте последних «облав» на террористов – неизвестно. В дом, судя по ответам чиновников, регулярно наведываются полиция и ФМС, сотрудники ЗАО «Стилес» якобы «проводят регулярные обходы территории» (это типовая формулировка), но «шипованная дверь» внимания не привлекает. Во дворе дома стоит мангал, и шашлыки жарятся в опасной близости от фасада. Пикеты, как уже было сказано, не дают результата.

Пикет за консервацию дома у офиса формально управляющей компании.

Дом снова не спасли: инициатива отдать дом под жилище сантехников и дворников улетучилась. В начале 2016-го года городская власть решила попросту избавиться от здания. С глаз долой, из сердца вон: несчастное здание решили продать с торгов. Аукцион явно означал снос, ведь дом, как помним, памятником не является и даже в охранные зоны на тот момент не входит. В условиях торгов никакого обременения будущему владельцу не было. В пакете документов была проставлена дата постройки, но статус дома (исторический) отсутствовал. С учётом всех «навешенных на него собак» («аварийность», «красные линии», «санзона бензоколонки», «помеха расширению улицы») будущему покупателю разрешался полный демонтаж комплекса, причём, даже без пресловутого «воссоздания». Это значит, что дом Лялевича был бы утрачен безвозвратно, без малейшего о себе напоминания: сноси и строй, что хочешь. От смерти объект спас депутат Ковалёв. Он обратился к губернатору с просьбой отложить торги до вступления в силу новой редакции «Закона об охранных зонах» (депутат когда-то являлся одним из его авторов).

Просьба Ковалёва об отсрочке торгов.

Просьба была удовлетворена, но участь быть проданным дом Лялевича не минула. На 14 июня 2017-го назначен новый аукцион.

Всё рассказанное невольно наведёт читателя на мысли, что дом намеренно убивают. Слишком уж много фактов-карт складывается в одну колоду, которую, похоже, отдадут будущему застройщику. Ситуация напоминает картину начала века: тучи явно сгущаются, уцелевшие остатки квартала переживают новый упадок, но имя интересанта неизвестно – возьмём его за икс. Это снова «Главстрой»? Но нет: буквально во время подготовки к публикации этого материала по новостным лентам прошло сообщение о том, что «Главстрой» утратил к кварталу интерес и больше там строить не будет. Возможно, торги – это какая-то игра, но на них мы, если дом-таки купят, и узнаем, кто этот загадочный «икс». Кстати, отремонтированное для мигрантов крыло не продаётся. Ловкость рук – и участок выделен в отдельный в кадастре, строению на нём присвоен новый адрес. Кто владеет гостиницей – градозащитникам и журналистам пока узнать не удалось.

Дом Лялевича тревожно замер в ожидании своей продажи. Цена немаленькая – 120 миллионов.

Информация об аукционе. Скриншот с сайта Фонда имущества.

Остаётся надеяться, что за такие деньги дом не купят. Тогда у него появится новый шанс: автор этих строк только что отправила депутату Ковалёву обращение с предложением отдать дом под программу расселения коммунальных квартир (при условии изменения схемы работы этой программы адрес мог бы стать «пилотным проектом») при условии проведения бережного капремонта. Квартир в нём и так было больше сотни, а при условии грамотного капремонта их количество можно увеличить раз в пять.

Упорно стоит дом Лялевича, переживает наветы и пожары. И, возможно, повторит судьбу своего архитектора. Всё будет зависеть от того, кто купит дом. Однако, градозащитники в «доброго хозяина» уже не верят. Слишком много случаев нерадивого хозяйствования и чересчур уж агрессивно наступает на дом новая чужеродная застройка. Причём, с двух сторон: со стороны Шкапина и с территории за бывшим Варшавским вокзалом. «Фронты» смыкаются, и дом оказывается «в кольце».

Идёт год 2017-й. Дом описывают в своих строках поэты, рисуют художники, щёлкают затворами фотографы. За его судьбой следят градозащитники, в том числе и депутаты. Казалось бы, тяжёлый год. Однако, есть в нём и хорошее. Именно в 2017-м чётко сформировалась, структурировалась и стала проявлять недюжинную активность инициативная группа в защиту здания – «стражи Лялевича» (а создавалась она в 2015-м году). Её лидер – тот самый Игорь Ланкинен – молодой преподаватель, фотограф, исследователь, музыкант и пианист (личность очень творческая и многогранная). Игорь жил в этом доме в раннем детстве, и, когда вырос, равнодушным быть не смог. Игорь – живая энциклопедия. Он знает о доме буквально всё: каким был первый колер, первые обои, лестничная балюстрада. Он помогал дому и раньше, но недавно инициатива переросла в общегородскую, «стыковавшись» с усилиями других градозащитников.

Игорь Ланкинен. Фото Суомы Ланкинен.

Стражей всего несколько человек, но они делают поистине титаническую работу. Так ребята поставили себе цель – законсервировать все окна первого этажа! Восклицательный знак здесь уместен, ибо мы уже знаем, что дом громаден. И цель была достигнута. Да ещё как: на окнах появились не металлические листы, а полноценные решётки. Правда, борьба идёт с переменным успехом – решётки то и дело выламывают. Но стражи начеку, и сварка идёт даже в самый лютый мороз. Активисты контролируют дом практически круглосуточно. Вынуждены: они даже любя называют дом Лялькой, Лялечкой, ибо его на полдня оставить нельзя.

Стражи Лялевича за работой. Фото Игоря Ланкинена.

Защитники дома борются с мелкими возгораниями (без них пожаров было бы намного больше), проводят в квартирах субботники по вывозу мусора, ведут на сайте «ВКонтакте» импровизированный блог, ведут полноценное историческое и даже техническое обследование здания, устраивают фотовыставки (пока виртуальные). Они действительно самоотверженные люди, готовые отстаивать дом день и ночь. Однако, им требуется помощь и узнав, что готовится этот текст, ребята попросили меня передать читателям просьбу присоединиться к практической защите дома Лялевича. Надеюсь, что публикация сослужит свою службу и стражей дома станет хотя бы на одного больше.

Жаль, что у этих ребят нет ста двадцати миллионов на покупку дома, который они так любят. Да и на восстановление нужно будет множество средств. Можно было бы кинуть клич, создать фонд, и всем миром восстановить здание. Однако, дом ждут торги, его будущее неизвестно. Дом прочно стоит на земле, но грядущее зыбко. Редакция следит за его судьбой и хотела бы надеяться на хорошие новости.