Некоторое время назад «Градозащитный Петербург» опубликовал две фотографии дома 34 по Фурштатской улице – начала ХХ века, во время пребывания по этому адресу американского посольства, и современную. И тогда я подумал написать серию небольших статей об архитектурных утратах Литейной части, а они там были очень значительны, непозволительное упрощение дома в Фурштатской при советской перестройке – лишь один из примеров этих потерь.

Этот участок был застроен ещё в XVIII столетии, по крайней мере, из документов известно, что в 1790-е годы участок со стоявшим на нём домом принадлежал комиссару Аксакову, а затем он менял владельцев: действительного статского советника Пшеничного, советника Пащенко, чиновника VIII класса Зотова и, возможно, его наследников. Имена этих людей ничего не говорят нам. Не возьмусь и утверждать, всегда ли стоявший здесь дом был кирпичным (или, как мы привыкли неверно говорить, каменным), но к 1840-ым годам здание уже точно было выполнено в кирпиче.

Видимо, в 1846 году этот дом приобретает (то ли купив, то ли получив в подарок) Алексей Петрович Никитин (1777 – 1858), известный в Петербурге ещё и своей усадьбой в Коломягах, от которой сохранились дом, пруд, а фамилия владельца увековечена в названиях пролегающих поблизости Никитинских улиц.

Не стану подробно останавливаться на биографии этого человека: всякий интересующийся без труда найдёт её даже в Википедии, не говоря уже о более подробных источниках. Кроме того, в богатой числом литературе о городе, в рассказах экскурсоводов (а мне пришлось отдать большую дань этой профессии) нередко бывает трудно определить ту точку, до которой рассказы о владельцах и жильцах домов ещё имеют отношение к истории самого дома, а после которой рассказ от самого дома уже отрывается и рассказчик углубляется в бытописание и подробности биографий зачастую совершенно малоинтересных нам людей. Поэтому я постараюсь не терять чувства меры, а точнее, соразмерности истории особняка как маленькой частицы Петербурга и многочисленных историй людей, его населявших.

Алексей Петрович происходил из дворянской, но, видимо, не богатой семьи. Место его рождения мне осталось неизвестным. К одиннадцати годам мальчик лишился и отца, и матери, и распоряжением Екатерины II был определён в Артиллерийский и инженерный шляхетский корпус, располагавшийся в Петербурге на берегу реки Петровки (позже – Ждановки). Это учебное заведение было основано царём Петром Алексеевичем в 1712 году в Москве как Военная инженерная школа и в 1719 году переведено в Питербурх. В 1883 году этот Корпус с позолоченной серебряной медалью окончил Алексей Андреевич Аракчеев, а уже в постсоветские годы из этого заведения, неоднократно преобразовывавшегося и переименовывавшегося, выросла Военно-космическая академия имени А. Ф. Можайского.

Кадет Алексей Никитин полюбил военное дело. Судя по воспоминаниям князя В. П. Долгорукова, этот человек отличался весьма ограниченным умом и такой же образованностью, а из таких натур нередко выходят хорошие служаки. Правда, ему поручали занятия разных свойств и, возможно, Долгоруков и несколько сгустил краски, описывая Никитина.

Так, в 1833–34 годах Никитин более года исполнял обязанности временного военного губернатора и управляющего гражданской частью Харьковской губернии, а также занимался и некоторыми хозяйственными вопросами: основал курорт для военных чинов, в том числе и низших, на берегу озера Рапное (Репное) (ныне Славянский курорт в Донецкой области Украины), радел о развитии шелководства во вверенных ему кавалерийских военных поселениях, за что в декабре 1848 года был удостоен золотой медали Московского общества сельского хозяйства, занимался искусственным разведением лесов на Украине и в Малороссии, был членом Вольного экономического общества и Общества сельского хозяйства Южной России.

На военном поприще он действительно отличился, и его никак нельзя назвать паркетным генералом. Алексей Петрович служил в конной артиллерии, быстро продвигался по службе, участвовал во многих боевых операциях, в военных действиях против наполеоновской армии, причём ещё с 1806 года, а затем и в военную кампанию 1812 – 1814 годов.

Во время этих войн Никитину неоднократно представлялись возможности наилучшим образом проявить себя как офицера. В январе 1806 года Никитин – полковник, в январе 1826 – генерал-лейтенант, в 1837 году – генерал свиты Его Императорского Величества.

В сентябре 1847 года Высочайшим указом А. П. Никитин был возведён в графское достоинство Российской Империи.

В 1841 году, будучи назначен Инспектором всей резервной кавалерии империи, генерал Никитин возвращается в Петербург и тогда-то и становится владельцем дома в Фурштатской улице, видимо, дом этот покупать ему не пришлось, а он был пожалован генералу.

В 1856 году уже граф Никитин получает последнее, надо думать, уже скорее почётно-формальное назначение: он становится членом Государственного Совета. В этом году графу исполнилось 79 лет. К этому времени он был отмечен девятью орденами как Российской Империи, так и иностранных держав, рядом почётных знаков отличия.

Вскоре после этого, отметив своё восьмидесятилетие, в 1858 году граф скончался (видимо, в своём особняке в Фурштатской) и был похоронен на не дошедшем до нашего времени кладбище при церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Старой Деревне.

Я заключу рассказ о графе выдержкой из тех самых воспоминаний князя В. П. Долгорукова, на которые уже однажды сослался, как-никак это портрет, нарисованный современником:

«А. П. Никитин был отличным артиллерийским офицером… славился отменной храбростью и умением распоряжаться на поле сражения… Но во всём, что не касалось до артиллерийской науки, граф Никитин отличался полным и совершенным отсутствием всякого образования… По Европе он прогулялся со своей артиллерийской бригадой в 1813, 1814 и 1815 годах, не замечая ничего вокруг себя… Сохранил привычку говорить «ты» всем своим подчинённым без исключения и никогда не позволял им садиться перед собой… Как все люди ограниченного ума, он любил многословные рассуждения о том, чего не понимал».

И вот тут мы наконец возвращаемся к истории города и его пригородов того времени.

В 1816 году, в возрасте 39 лет, Алексей Петрович надумал-таки жениться. И в невесты себе он выбрал Елену Сергеевну Яковлеву (1794 – 1817), внучку известнейшего петербургского богача, купца и откупщика Саввы Яковлевича Собакина (Яковлева), человека по-своему легендарного в истории города. Его обширные земельные угодья и делились между его многочисленным потомством, и переходили в другие руки через браки. А Алексей Никитин ещё и расширил полученное через брак, купив по соседству землю Авдулиных, родственников своей жены.

Вероятно, на момент этой покупки Никитин уже был вдовцом, ибо супруга его скончалась через год после заключения брака при родах. Более Алексей Петрович не женился, и ребёнок у него был только один – дочь Елизавета Алексеевна (1817 – 1898). Дом перешёл к ней.

В 1834 году, совершенно юной девушкой, Елизавета Алексеевна вышла замуж за ещё одного блестящего офицера лейб-гвардии Казачьего полка и аристократа графа Фёдора Васильевича Орлова-Денисова (1802 – 1065). Позже он станет участником Крымской войны, как и её отец, дослужится до звания генерал-лейтенанта, станет командиром Казачьего полка и походным атаманом казачьих полков (была и такая должность).

В 1836 году графы Орловы-Денисовы приобрели у графини Строгоновой особняк, стоявший на углу Литейного проспекта (дом 22) и Пантелеймоновской (ныне Пестеля) улицы. Это был старый дом, существовавший уже в 1782 году (год его постройки неизвестен) и неоднократно переходивший из рук в руки.

Ныне этот дом преображён до неузнаваемости: тогда это было непритязательное двухэтажное здание, в 1934-ом году оно было надстроено третьим этажом, а в 1966-68 – четвёртым и пятым, и теперь это большой пятиэтажный дом. Елизавета Алексеевна, став графиней, переехала в дом своего мужа.

У супругов родилось пятеро детей (два сына и три дочери), но только одному из них, второму сыну, графу Алексею Фёдоровичу (1841 – 1907), в 1852 году было позволено присовокупить к своей фамилии фамилию своего деда А. П. Никитина, после чего он стал графом Орловым-Денисовым-Никитиным. Детей у него не было, и он остался в истории единственным носителем этой тройной графской фамилии. Получив же в наследство дом с дворовым флигелем на Фурштатской улице, наследники сдавали там квартиры в наём, de facto превратив этот дом в доходный, всего сдавалось 18 квартир.

Разумеется, жильцы такого дома были людьми не бедными. Среди квартирантов встречаются имена чиновника по особым поручениям при Министерстве внутренних дел Ивана Петровича Липранди (1790 – 1880), человека, прошедшего путь от приятеля Пушкина и члена тайных офицерских обществ до разоблачителя петрашевцев и члена Комиссии для разбора раскольничьих дел; директора Артиллерийского департамента генерала М. А. Майкова; известного в Петербурге врача-офтальмолога, владельца собственной глазной клиники (Сергиевская улица, дом 3) Эдуарда Андреевича Юнге и его супруги графини Екатерины Фёдоровны Толстой, дочери известного скульптора и медальера Ф. П. Толстого.

Графа Фёдора Васильевича не стало в 1865 году, его вдова графиня Елизавета Алексеевна пережила супруга на целых 33 года, похоронила дочь Александру и сына Николая, дочь Елена скончалась в том же 1898 году, хотя мне не известно, кто умер раньше – мать или дочь.

В живых оставались сын Алексей и дочь Мария (её не станет в марте 1913 года), но, кроме них, ещё и два внука Елизаветы Алексеевны. Дочь Фёдора Васильевича и Елизаветы Алексеевны Александра Фёдоровна (1837 – 1892) вышла замуж за графа Николая Граббе, и оба её сына носили этот титул.

Наследники поступили разумно: в 1899 году они разделили наследство между собою, и вся петербургская недвижимость отошла Алексею Фёдоровичу. Видимо, сразу же после смерти матери он заказал перестройку семейного дома в эклектическом вкусе технику Семёну Васильевичу Лебедеву.

О самом Семёне Васильевиче известно лишь, что в 1900-х – 1910-х годах он служил техником Дворцового управления. Видимо, перестройка особняка в Фурштатской улице явилась его единственной самостоятельной архитектурной работой, по меньшей мере, известной нам и учтённой. Именно вид, приданный дому Лебедевым, и запечатлели дореволюционные фотографии этого здания.

Заметьте: над аркой здания слева ещё не надстроен третий этаж!

Как мы уже помним, в 1907 году не стало очередного владельца дома, обладатель тройной графской фамилии отошёл в вечность. И поскольку своего потомства он не оставил, то дом отошёл одному из его племянников, сыну его давно покойной сестры Александры, в супружестве графини Граббе, полковнику графу Михаилу Николаевичу Граббе (1868 – 1942).

Граф Михаил Николаевич Граббе в молодости и в пожилые годы

Женат Михаил Николаевич был на Софье Ивановне Всеволожской, до брака фрейлине, правнучке камергера князя Ивана Дмитриевича Трубецкого, дочери его внука, российского театрального деятеля, сценариста и художника, тайного советника, директора Императорских театров (в 1881 – 1899 годах) и Императорского Эрмитажа (в 1899 – 1909 годах), обер-гофмейстера Ивана Александровича Всеволожского (1835 – 1909).
В браке родились и трое дочерей: Елизавета (1892 –1962), Александра (1893 – 1953) (обе до своих замужеств были фрейлинами) и Ирина (1894 – 1979).

Однако семья Граббе проживала в этом доме очень недолго: в 1908 году они заняли три квартиры (№№ 1, 2, 3), а в 1909 году граф-полковник получил назначение на должность командира лейб-гвардии Сводного казачьего полка, дислоцировавшегося в Павловске, и семья переехала в полковые казармы. Позже граф получил и следующее звание генерал-майора.

Ну а что же наш дом? Семья Граббе решила по-прежнему сдавать его в наём, но уже не жильцам, а американскому посольству, в течение предыдущих четырёх лет трижды менявшему адреса (причём всё это были графские дома: дом Румянцевых, где посольство находилось дважды, и дом Марии Эдуардовны Клейнмихель, урождённой графини Келлер, в Сергиевской улице – этому некогда блестящему дому я посвящу отдельную статью).

И вот, посольство США в Российской Империи обретает свой последний адрес.

Последние четыре американских посланника, служившие в России до революции – Уильям Вудвилл Рокхилл, Кертис Гилд, Джордж Томас Мари и Дэвид Роуленд Фрэнсис – работали именно в доме 34 по Фурштатской улице.

Не признав Советской власти, американское посольство не могло в 1918 году переехать в Москву, ставшую большевистской столицей: Советы требовали вручения верительных грамот, ну а оставаться в Петрограде в условиях Первой мировой и Гражданской войн тоже было опасно. Посольство США переехало в Вологду, сам посол вернулся на родину, а посольство ещё как-то формально существовало в течение десяти месяцев, после чего было официально закрыто.

После возвращения в США Дэвид Роуленд Фрэнсис, бывший послом не так и долго, с марта 1916 года, написал воспоминания «Россия: взгляд из посольства США (апрель 1916 — ноябрь 1918)» (или «Россия из окон американского посольства», такой перевод названия я тоже встречал), впоследствии изданные в Америке (русского перевода, кажется, нет).

Отдельно я коснусь вопроса последнего дореволюционного владельца нашего героя. В литературе приводятся сведения о продаже этого дома графом М. Н. Граббе Иосифу Яковлевичу Погоржельскому (так приводит его фамилию Арсений Дубин в своей книге «Фурштатская улица», продажа датирована октябрём 1916 года) либо Погорельскому (так напечатана его фамилия в работе Елены Жерихиной «Литейная часть», причём годом продажи указан 1914). Приводятся также многочисленные должности, занимавшиеся этим человеком: председатель Киевского отделения общества содействия русской промышленности и торговли, директор-распорядитель и директор Дирекции правления акционерного общества «Лангензипенъ и Ко», консультант при комитете по постройке порохового завода акционерного общества П. В. Барановского, владелец фирмы «Ольшевич и Керн» в Киеве.

Что ж, вопиющие несовпадения в краеведческой литературе давно стали правилом, причём часто авторы не утруждают себя ссылками ни на какие документы. Я честно признаюсь, что не знаю, откуда взяты эти сведения. В справочнике «Весь Петроград» за 1917 год действительно указан Iосиф Яковлевич Погорельский и перечислены занимаемые им посты, однако его адресом являлся Каменноостровский проспект, дом 10, квартира 12, что легко объяснимо: этот дом расположен прямо напротив бывшего завода Лангензиппена, где Iосиф Яковлевич занимал некие административные посты. На той же странице справочника поименованы иные носители фамилий Погорельский и Погоржельский, однако у всех них домашние адреса совершенно другие.

Разумеется, владеть домом ещё не значит жить в нём, у того же М. Н. Граббе в качестве адреса также указывались казармы в Павловске, а дом в Фурштатской даже не упоминался; ежели покупка состоялась недавно, то покупатель мог, к примеру, ждать ремонта в новоприобретённом жилище и продолжать жить в качестве квартиранта в чужом доме, в конце концов, он мог вообще не стремиться переезжать в свой новый дом. Но то, что и написание фамилии, и год заключения сделки у разных авторов расходятся, а источник сведений не приведён, внушает сомнения в достоверности этой информации, по меньшей мере, кто-то один из авторов определённо ошибается.

В 1923 году бывший графский особняк был закреплён за Народным комиссариатом иностранных дел, однако комиссариат никак этот дом не использовал.

В 1930-е годы в здание въехал Трест арматурной промышленности, а позже дом отдали детскому саду. Во истину, всё лучшее – детям! Вот только это лучшее сильно пострадало. В 1950-е годы была предпринята радикальная перестройка здания, был кардинально изменён фасад на безордерный неоклассический и надстроен третий этаж. Детский сад помещается в этом доме и до сих пор, во дворе оборудована детская площадка, от интерьеров графского родового гнезда тоже почти ничего не осталось.

Я не призываю к полному восстановлению здания: мне хорошо ясно, что графская роскошь в отсутствии самих графов бессмысленна, и даже посольство сюда уже не вернётся. Домов с богатыми интерьерами в городе немало. Но мне очень хочется восстановления фасада. Балкона с эркером, чудесного купола, балюстрады над крышей, изящной лепнины. Вид этого дома украшал и улицу, и весь город. Уж не знаю, в какую сумму может обойтись такое воскрешение былой красоты и кто мог бы взяться за него, но совершенно определённо, что оно бы очень оживило Фурштатскую и радовало глаз всех, проходящих мимо.

Леонид Мамин